Nata Nik Kogan

 

Kurfürst и семь мудрецов

(виртуальный роман в семи сказках)

Авторизованный перевод с немецкого

 

От автора

В августе 2005 года в Ганновере я повстречалась с Курфюрстом и семью мудрецами. Это была роковая встреча. Мне очень хотелось сфотографировать их на память, но они все вместе не влезали в кадр, их невозможно было перенести на двумерную плоскость, т.к. они увековечили себя в четырехмерном пространстве на берегу реки Ляйне. Я тогда не знала всех имен мудрецов, я только знала братьев Гримм, да и то, как людей, которые написали замечательные сказки, любимые мной с детства. Я, конечно, ринулась в Интернет за ответами на лавину вопросов, которые обрушились на меня после этой роковой встречи. И сразу же я столкнулась с загадкой: кто автор Красной Шапочки? Золушки? Автора не было! И пока я разбиралась с этой загадкой, я поняла, что авторы сказок — это огромная толпа людей, уже умерших или еще существующих, многие из них толкутся во всемирной сети и сочиняют, сочиняют, сочиняют глобальный миф человечества, на поиски которого я и отправила моих героев.

Примечание: при извлечении текстов из Интернета герои повествования соблюдали необычайную осторожность, благодаря которой ни один текст не пострадал, а возможно, даже улучшился.

 

Глава 1. Kurfürst

 

Курфюрсту не спалось: за окном барабанил проливной дождь, в углу билась в агонии престарелая мышь Микки, фантомно болели зубы и давали о себе знать вырванные годы. “Придется придумать, чем грезить”, — крутилась в утомленном сознании гнусно навязчивая мысль. Который уж день Курфюрст не мог угомониться после внезапно постигшего его смутного предощущения несовершенства собственной парадигмы мироосознания. Он вдруг с небывалой остротой почувствовал свое перманентное одиночество: никто не хотел понимать его романтических устремлений к Истине. А надо было не давать никому спуску! Наверное, из-за дождливой осенней ночи Курфюрста одолели сомнения в собственной силе убеждения, он ощущал потребность в поддержке извне и понимал, что надо непременно найти эту поддержку, иначе несдобровать: История не простит, не поймет, опорочит. И опять наваливалось бремя непрожитых им никогда лет его забвения и небытия. Курфюрст вылез из-под плюшевого пледа, надел четырехугольную пурпурную шапочку, отделанную горностаем, и истрепанные бытовыми обстоятельствами шлепанцы и поплелся в угол к мыши. “Если сдохнешь, будет грустно!” — вздохнул тяжко и протяжно. Подошел к столу, включил компьютер и запустил интернетовский браузер. В Форуме стояла ночная на редкость тишь. Курфюрст решился на самопожертвование и предложил тему:

“Kurfürst?”

Kurfürst:

Курфюрст был единственным и поздним ребенком, которому не злая колдунья, но светила современной медицины и, в первую очередь, лейб-медики его папаши, души не чаявшем в младенце, послужившем причиной безвременной кончины его, уставшей от ожидания разрешения от бремени венценосной спутницы тяжкой судьбины вершителя народных чаяний, предрекли короткий век. И ошиблись. Личность Курфюрста формировалась в узком кругу высшего света и полного отсутствия здравствующих родственников. Венценосный папаша скончался в день совершеннолетия своего единственного наследника, и тот незамедлительно приступил к исполнению своих служебных обязанностей. Как ему хотелось тогда иметь братика! J Но это в минуты слабости то ли чувственной, то ли умственной, потому что, находясь в здравом уме и твердом рассудке, Курфюрст понимал, что будь у него старший брат — не быть ему курфюрстом, а младший брат обязательно создал бы оппозицию для совершения дворцового переворота, в ночь которого Курфюрст был бы удушен в собственной опочивальне собственной подушкой на глазах у изумленной подружки — собачки Пуфлетты, лежавшей рядом с ним на королевском ложе в его королевской опочивальне L.

Эвальд:

Курфюрсты (нем. Kurfursten, букв. — князья-избиратели, от лат. сurа — забота и нем. Furst — князь) — в Священной Римской империи князья, за которыми с XIII века было закреплено право избрания императора. Первоначально таким правом обладали все имперские князья. К 1257 году правом избрания обладали лишь семь князей-курфюрстов: архиепископы Трирский, Кельнский и Майнцский, светские князья Саксонии (герцог Саксонский), Бранденбурга (маркграф Бранденбургский), Пфальца (пфальцграф Рейнский) и король Чехии. В исторической литературе курфюрстами преимущественно называют только светских князей. Права и особые привилегии курфюрстов были юридически оформлены Золотой буллой Карла IV в 1356 году.

В рейхстаге коллегия курфюрстов образовала первую курию. За курфюрстами утверждались разного рода права и прерогативы: они имели право указывать императорам на нужды государства, с 1519 года составляли так называемые избирательные капитуляции (после 1648 года в составлении капитуляций принимали участие и другие князья), участвовать в назначении рейхстагов, в отчуждении имперских земель, в ленных пожалованиях. Во время междуцарствий курфюрст Пфальцский назначался имперским викарием в южной Германии, курфюрст Саксонский — в северной.

Курфюрсты имели достоинство короля (без титула величества), были освобождены от имперского суда, их владения были неделимыми и т. д. Отличительным знаком курфюрста была четырехугольная пурпурная шапка, отделанная горностаем. Ее изображение помещалось на гербе.

В 1623 году во время Тридцатилетней войны права курфюршества перешли от Пфальца к Баварии, после Вестфальского мира в 1648 году для Пфальца было учреждено новое 8-е курфюршество, прекратившееся в 1777 году с пресечением баварской линии династии Виттельсбахов. В 1692 году было учреждено 9-е курфюршество для Брауншвейг-Люнебурга (Ганновера), окончательно оформленное в 1708 году. В эпоху наполеоновских войн Кельн и Трир потеряли избирательное право, в 1803 году были учреждены новые курфюршества — Вюртемберг, Баден, Гессен-Кассель, Зальцбург.

С упразднением Священной Римской империи в 1806 году коллегия курфюрстов прекратила существование. Формально титул курфюрстов сохранялся только за владетелями Гессен-Касселя (до присоединения к Пруссии в 1866 году).

Братт Гримм:

Знавал я одного курфюрста. Уж ни ты ли это?

Эрнст-Август — король ганноверский (1837—1851), пятый сын английского короля Георга III. Родился в 1771 году. В 1793—95 годах участвовал в нидерландских походах. В 1799 году с титулом герцога Кумберланда вошел в палату лордов. В 1818 году участвовал в Кульмском сражении. В 1815 году вступил в брак с Фридерикой Мекленбург-Стрелицкой, сестрой прусской королевы Луизы. При берлинском дворе Эрнст-Август сильно пристрастился к прусской военной выправке. В палате лордов он стоял на стороне тори и был противником эмансипации католиков. В 1837 году, когда великобританский престол перешел к женской линии, Эрнст-Август получил, по салическому закону, Ганновер. Находя, что строй страны не соответствует его убеждениям, он в июне 1837 года без всякого законного основания отменил конституцию и с железной последовательностью преследовал всякую оппозицию. В 1840 году введен был новый государственный порядок. В 1843 году Эрнст-Август посетил Англию, где присягнул, как подданный, королеве Виктории и принял участие в заседаниях палаты лордов. Мартовские события 1848 года заставили Эрнста-Августа внести некоторые либеральные перемены в конституцию. Когда началась реакция, он противился объединению Германии и, хотя и вступил в так называемый союз трех королей, но скоро из него вышел. Ему поставлен памятник в Ганновере.

Kurfürst:

То-то же! Ха, я знавал твоих братцев!

Братья Гримм, Якоб (1785—1863) и Вильгельм (1787—1859), — знаменитые немецкие ученые, основатели германской филологии. Детство и юность провели в суровой бедности на грани нищеты. Воспитание получили в одном из закрытых учебных заведений, соединявших благие намерения с нелепейшей программой: согласно воле родителей и вразрез с личными склонностями поступили на юридический факультет университета, по окончании какового работали ради куска хлеба в коллегиях и библиотеках, пока не получили профессорских кафедр и места в Академии наук. Наиболее ярким моментом в их политической жизни является отказ от присяги нарушившему конституцию королю Ганноверскому, повлекший их изгнание из стен университета.

Братт Гримм:

Откуда инфу о братьях сгрузил? Мы аж разрыдались друг у друга на плече LL

Kurfürst:

А ты бы не сентиментальничал, а обновил бы инфу о фольклоре для ученых коллег!

Братт Гримм:

А о себе ты уже не хочешь? Правда глаза колет?

Kurfürst:

Жжет! А тебе влом делом заняться? Вебер вот достал лексико-лингвистической избыточностью в фольклоре!

Братт Гримм:

Я, кажется, пропустил интересную тему?

Kurfürst:

Скорее, ты прозевал наукообразную критику структуры сказки. Сказка — миф, но в ней намек на кумулятивную или рекурсивную структуру, которая якобы способствует лексико-лингвистической избыточности. Интересно ли, мол, это современному читателю, утомленному бессмысленностью бытия?

Цахариэ:

Или не менее утомленному писателю? Так как в нашем мире писателей больше, чем читателей, то нужно учитывать в первую очередь интересы писателя J Ну, а писателю лень сто двадцать раз писать одно и тоже, хотя следовало бы прикинуть, что платят за количество знаков, а не за информативную насыщенность. Если тупой читатель не понял с первого раза, то современному писателю не досуг даже воспользоваться навязчивым сервисом редактора: так вот и вымирают всякие рекурсивные структуры L

Kurfürst:

Мысль интересная, спасибо, но не убеждает даже своей обоснованностью a posteriori, особенно, ученых коллег L. Присваиваю Цахариэ звание непризнанного читателя с выплатой безвременного пособия на закупку фастбука.

Братт Гримм:

Я, между прочим, не бездельничаю, а собираю материалы об одной имбицильной девчушке, моей любимой Красной Шапке! Вот интересно, как эта юная дебилка умудрилась стать порно-символом? Популярность ее афигенная! Например, на сегодняшний день 24156 запросов в Яндексе за декабрь месяц, это без вариаций.

Kurfürst:

Ах, оставь, не грузи меня своей любимой порнухой! Вот уж где не возникает никакой лексико-лингвистической избыточности! И я имел в виду не Красную Шапочку.

Братт Гримм:

Я тут ни при чем! Эту порнуху навязали пиплу ученые коллеги! Вот Эриха Фромма ты, умник, читал? Помнишь, что он писал о Красной Шапке? Напоминаю (из труда “Забытый язык”): Красная Шапочка — вполне созревшая девица, и ее головной убор — символ физиологической зрелости. Предупреждения матери не сворачивать с дороги и остерегаться разбить бутылку являются предостережениями против случайных связей и потери девственности. Главные герои сказки — три поколения женщин. Волк, воплощающий в себе мужское начало, — это “безжалостное и коварное животное”, а охотник — условный образ отца Красной Шапочки (именно поэтому он не входит в число презираемых мужчин). В целом история рассказывает о триумфе женской половины человечества над мужской и возвращает читателя в мир матриархата, а камни, которыми набили живот волку, — символ бесплодия,” — так Фромм подчеркивал то, что только женщины могут рожать.

Гервинус:

Слишком хорошо ты думаешь о пипле! Испокон веков народные сказки в чистом виде — сплошная порнуха! Читал Джамбаттиста Базиле? Да чего далеко ходить? Братьев своих читал? Кстати, охотник — это у Гриммов, а у Перро — дровосеки зарубили волчишку. Ах, как это изысканно, королю должно было пондравиться, особенно, придворным дамам J. А народ сейчас Красную Шапку римейкает кто во что горазд, но стараются соблюсти фабулу и сохранить шапку как секс-символ. И с чего это вдруг именно шапка?

Kurfürst:

Всё, стоп! Надо или новую тему зачинать или вернуться к разговору обо мне.

Братт Гримм:

Дык я ж и говорю о красной шапочке J

Цахариэ:

Предлагаю поменять окрас: красный на пурпурный L

Kurfürst:

Ты хочешь поменять себе окрас носа?

Братт Гримм:

Я пойду погуляю, а вам вот шютка от шюткоплетов:

— Вот тебе, доченька, корзинка… — С пирожками? — С ручкой! Отнеси ее бабушке!!! — А почему опять я? — Ну, давай, я пойду!!! Сиротой хочешь остаться?! КВН “Братья Гримм” (Чебоксары)

Kurfürst:

Шапка мне не интересна. Сам ею занимайся. Меня интересует другая патология. Вот тебе шютка от шюткоплетов:

Золушка, на тебе карету, едь и знакомься с принцем. — Не хочу, все мужики козлы! Лучше наколдуй мне миллион! — Я не колдунья, я фея. — Ну, тогда нафеяч. — А нафея тебе так много?

Эвальд:

А вот как пипл рассуждает о ваших любимых героинях:

Знаешь, что общего у Красной Шапочки и Золушки? Одну съели, а на другой женились, и с тех пор ни об одной не было ни слуху, ни духу. Вот! Рутина или пищеварительный тракт. За который вариант мы бастуем?

 

Дождь прекратился, и настала ночная тишь. Но спать Курфюрсту все еще не хотелось. Хотя попустило. Мысль потекла, но совсем не в форме потока сознания, а рекурсивно, временами западая в итерацию, при этом невозможно было уже вернуться к начальной точке. А надо было. Курфюрст пытался отыскать истоки возникших проблем своего нынешнего состояния.

“Геттингенский университет в ту пору кишел свободомыслием”

Альбрехт:

А как ты думаешь, ваще кто-то способен как-то оценить утерянную свободу? Ну типа: ущерб, нанесенный ущемлением свобод, оценивается во столько-то миллиардов долларов.

Kurfürst:

Можно оценить в размере окладов семи профессоров, которые были уволены мной J и получили полную свааабодуууу.

В 1837 году, вступив на престол, Эрнст-Август объявил, что изданную без согласия его, наследника престола, конституцию 1833 года он не считает для себя обязательной, что вполне возможно считать законным, обоснованим действий курфюрста. Палаты были распущены, должностные лица освобождены от присяги этой конституции и потребована новая присяга старой конституции 1819 года. Население равнодушно встретило перемену и только семь геттингенских профессоров (Вильгельм и Яков Гриммы, Гервинус, Эвальд, Дальман, Вебер и Альбрехт) отказались принести новую присягу, и потому были лишены кафедр.

Альбрехт:

Ерничаешь? Ну, я прикинул сумму окладов нашего Форума … L Не дешево ли ты ценишь народную свободу?

Kurfürst:

Ах, прости засранца! Ты, оказывается, о народной свободе! А пиплу, как видишь, пофиг размер оклада профессоров, а им ведь тоже кушать хоцца! Давай-ка уточним дефиниции. Ну, например, если свобода — это осознанная необходимость, тогда придется смириться с суммой окладов: чем богаты J. И я ваще-то хотел поговорить о свободоМЫСЛИИ, а не о свободе чего… что ты имел в виду? Тем более что ты говоришь о свободе во множественном числе, т.е. этих свобод навалом, выбирай любую, так?

Альбрехт:

А ты забыл о свободе слова, свободе волеизъявления, свободе вероисповедания?

Kurfürst:

Вот только не надо! Братт меня тут достал свободой секса, а ты меня окунаешь в религию! Не хочууу. Наелся. Этот пункт опустим. Дальше что?

Цахариэ:

Свобода прав и свобода обязанностей J

Альбрехт:

Опускай, не опускай, а пункт встает и требует удовлетворения. Прости за эвфемизм, но это я для Братта постарался J. А что ты скажешь о свободе самоидентификации?

Цахариэ:

Жить в обществе и не быть свободным, или не жить в обществе и быть свободным — вот в чем вопрос!

Вебер:

А я тащусь от ваших свобод дефиниций J!!! Рекомендую продолжать работать в формализме нечеткой логики и ни в коем случае не скатываться к формальной логике. Лофти Заде вам в помощь!

Альбрехт:

Премного благодарен, дай вам Лофти Заде здоровьичка! Тем не менее, несмотря на вполне законно и научно обоснованную допустимость нечеткости в дефинициях, я хотел бы обозначить граничные условия. Я говорю о свободе существования в смысле бытия. А наш многоуважаемый Курфюрст, кажется, грезит свободой мышления?

Эвальд:

СВОБОДА — универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая возможность деятельности и поведения в условиях отсутствия внешнего целеполагания. Вместе с тем в историко-философской традиции задается и более широкое понимание свободы, интерпретируемой не только применительно к целеполаганию (субъектной составляющей деятельности), но и к возможности реализации этого целеполагания (объективно-предметная составляющая деятельности). Отсутствие внешнего целеполагания еще не есть гарант подлинной свободы, ибо не снимает связанности деятельности условиями ее протекания. Понимание последних в качестве объективных задает традицию усеченного понимания свободы: от фатализма в его как иррационалистских (типа астрологии), так и рационалистской (Локк, Спиноза, Лаплас) трактовках — и до марксистского определения свободы как “познанной необходимости” и концепции “иронии истории” Р.Нибура, фактически сводящих свободу к несвободе от «необходимости». Что же касается социокультурной трактовки свободы, то в ее рамках в содержании понятия “свободы” имплицитно заложен вектор альтернативности (сознательного противостояния) социальному давлению: свобода конституируется именно в социальном контексте (демократические свободы, правовая свобода и т.п.) как результат преодоления несвободы.

Цахариэ:

Стены рухнут, блин, и свобода нас встретит радостно у входа… L

Гервинус:

А мне хочется добавить к понятию свободы имплицитно заложенную в каждом индивиде как составляющей социума свободу самоцензуры. Именно она и создает граничные условия нашей свободе существования: существуй — не существуй, все равно, получишь цензуру! А с грезами никакая самоцензура не управится.

Kurfürst:

Ок! Спасибки, ты настоящий друг! Ты мне нашел то, что я искал! Пойду, расскажу Микки, а то что-то она издыхает! А вы тут без меня пока поглумитесь над пиплом J

 

Курфюрст решительной, шаркающей домашними тапками, походкой направился на кухню, достал из старого бабушкиного буфета коробку с овсянкой, насыпал себе на ладонь хлопьев и, зажав их в кулак, вернулся в кабинет. Престарелая мышь Микки тихо лежала на правом боку и не дышала. Или дышала? Курфюрст постучал по стеклу мышиного домика — бывшего аквариума. Мышь вздрогнула. “Я тебе вот что скажу, Микки: жизнь — это форма грёзоизъявления. И не путай это с грязеизлиянием!” Сказал и высыпал овсянку перед мордой мыши. Мышь впала в задумчивость о лексико-семантической вариативности услышанного и шумно задышала. Собравшись с, казалось бы, последними силами и вдохновленная собственным мозговым штурмом престарелая мышь Микки резко вскочила на все четыре лапы, а затем… двумя лапами набросилась на овес, запихивая его себе в рот, который, в свою очередь, активно включился в тщательную переработку манны небесной. “Да я ж ее дня три не кормил! Вот сволочь!” — Курфюрст от злости на себя сорвал с головы четырехугольную пурпурную шапочку, отороченную горностаем, и запустил ею в висящий над компьютером герб своего древнего, но все еще не угасшего рода.

 

Глава 2. КРАСНАЯ ШАПОЧКА

 

Братт Гримм:

Предлагаю майнстримную тему:

“Гражданин начальник, снова сказку злую расскажи!”

Цахариэ:

Братт мой, а ты все еще питаешься поэтическим слогом рОкового Шевчука? Он уже давно не в майнстриме! L

Братт Гримм:

В том-то и дело, что течением его не смыло. Не каждому дано ;)

Альбрехт:

А вот я хочу разобраться с юридическими аспектами семейных отношений в сказках. В Красной Шапочке традиционно семья без мужчины, одинокие женщины мать и бабушка. Они либо матери-одиночки, либо вдовы, скорее, последнее, кругом война, мужики гибнут, или чума с холерой. Выживают женщины, как более живучие?

Гервинус:

В Золушке и Белоснежке, наоборот, женщины мрут, мужики заводят новые семьи. Заметим: женщины себе новых мужиков не заводят, видно дефицит-таки мужиков, а баб навалом, хотя и мрут они. Хотя мачеха Золушки — вдова, но здесь, видимо, причина в индивидуальных особенностях характера этой яркой индивидуальности, которая, не задумываясь, рубит с плеча ноги дочерям, когда встает ребром гамлетовское “быть или не быть при дворе короля?” Причем у Золушки папаша индифферентно смотрит на все безобразия жены и не вмешивается (знает, видимо, о профессионализме жены в обращении с холодным оружием типа ледоруба), а у Белоснежки папаши ваще нет будто. И он тоже по-своему прав.

Kurfürst:

Короче, это сказки о неблагополучных семьях. А благополучные семьи где? Мужики, де мужики?

Гервинус:

В мальчике с пальчиком J. Дети надоедают собственным родителям, которые с отчаяния увозят своих отпрысков в лес. Или в гениально воспетом Людвигом Тиком “Коте в сапогах”. Кот вынужден в сапогах возиться со своим инфантильным великовозрастным хозяином, который ни на что не способен, да и не притязает, а папаша его помер. Жил он, видно, на шее у папаши, а мамаша давным-давно померла, а папаша не женился, видно, души не чаял в детках или бабами не интересовался, или опять же дефицит, а может, понимал, что свяжись с бабой, опять же дети пойдут, а они жрать просют, а на всех не напасешься.

Братт Гримм:

Бедный папа Карло стругает себе сыночка из полена (архаичная метафора женского образа), т.к. хочет детей, а видимо, не может. Поэтому он, наверное, в порыве мечтаний и фантазий сначала стругает своему сыночку большущий член, а потом спохватывается, обрубает его и приделывает его на место носа, но, чтобы никто не догадался, меняет форму лингама. Читаем в Интернете: “Опаснейший, в смысле формирования гомосексуальных предпочтений, образ мира, лишенного женского начала”. Или мужского конца L…

Kurfürst:

Папу Карлу не приплетайте, у него обычная фостерная семья!

Гервинус:

Ага, мы же о его прошлом не знаем ничего, он уже старик, видно, семью всю потерял, например, во время пира во время чумы, который никак не может забыть его друг Джузеппе, тоже потерявший семью во время пира во время чумы и заливающий свое горе в компании говорящего полена.

Дальман:

Ну, за что мне такое наказание, ну почему вы всегда вытаскиваете меня в свой стремный майнстрим из моего аутичного интеллиджентхауза? Ладно, Братт, расскажу тебе злую сказочку, напросился! Пополни свою коллекцию “Kinder- und Hausmärchen”, которую настоятельно рекомендую переименовать в “Die Internetsage”.

 

СКАЗКА О КРАСНОЙ ШАПОЧКЕ

 

... мораль сюжета, может быть, не в том, что маленьким девочкам надо держаться подальше от леса, где водятся волки, а в том, что волкам следует держаться подальше от девочек, которые выглядят наивно...

Эрик Берн “Люди, которые играют в игры”

 

Давным-давно в тридевятом царстве в тридесятом государстве жила-была женщина. На вид такая очень даже интересная и все такое, но только была у нее одна маленькая проблема: дочь у нее была очень противная и навязчивая. Не знала женщина, куда от нее деться и как от нее избавиться. Чего только она ни предпринимала: бросит что есть мочи дочь на земь, а та вывернется вниз лапками и упадет на четвереньки, как котенок; накипятит чан кипятку, чтоб дочь в нем сварить, да и опрокинет этот чан на себя и обварит ноги себе же; замахнется молотком, чтоб этой дряни башку размозжить, да и промажет, и трахнет себя по пальцу — палец в лепешку. Совсем измучилась бедная женщина. И уже чуть было ни смирилась со своей тяжкой судьбой, да вот подвернулся счастливый случай. Прошел по деревне слух, что в соседнем лесу волк завелся, а так как есть в этом лесу уже давно было нечего, то и нападал этот волк на прохожих: съесть не съедал, но порядочно надкусывал. А дело в том, что за этим лесом, ну прямо впритык к нему, жила мать этой многострадальной женщины. Они, конечно, терпеть друг друга не могли, не виделись уже много лет и еще столько же не виделись бы, да и не увидятся, по-видимому, так как не за чем, да только подумала женщина, что не хорошо забывать старушку-мать, да и с внучкой пора ее познакомить. Но чтобы все прошло как по маслу, без каких бы то ни было случайных ошибок, пошила женщина своей дочурке красную шапочку, да такую удачную, что видна была эта шапочка даже в темноте. Надела женщина красную шапочку на дочь и налюбоваться не может.

— Ах, какая ты у меня красавица, ну просто Красная Шапочка!

Так и стала она ее называть. И все в деревне тоже теперь называли дочь женщины Красной Шапочкой. А женщина теперь со спокойным сердцем испекла пирожок, маленький-премаленький, как раз волку на один зуб, и говорит дочери:

— Красная Шапочка, пора тебе в лес идти, отнести бабушке пирожок.

А сама думает: как хорошо я все придумала, в такой шапке ее волк точно не пропустит!

— Ну, тогда я пошла, — весело сказала Красная Шапочка, взяла пирожок и убежала.

Долго ли коротко ли бежала она, но вот прибежала она в лес. И тут выходит ей навстречу Серый Волк. Красная Шапочка как увидела его, так перепугалась, что побежала быстрее прежнего: у Волка только в ухе просвистел ветер. Волк почесал лапой за ухом, пощелкал зубами, вздохнул и пошел к бабушке. А что ему оставалось делать? Он к ней каждый вечер ходил. Она была женщиной еще не старой, очень общительной и гостеприимной. К ней и охотники с дровосеками приходили. А так как и она была охотницей до всяких забав, то забавлялись они все вместе долгими зимними вечерами, а то и короткими летними ночами.

А Красная Шапочка бежала-бежала, пока не забежала в дремучую чащобу. А так как она бежала очень долго и очень быстро, то устала и проголодалась. Она села на пенек и съела пирожок, а потом пошла к бабушке. Еле выбралась она из глухой чащобы. Уже вечерело, когда она добралась до дома старушки. Вошла и что же она видит? В постели бабушки лежит Серый Волк в старушечьем чепце и читает Мэри Шелли “Франкенштейна”, а глаза его при этом становятся все больше и больше.

— Слушай, Волк, почему у тебя такие большие глаза? — спросила Красная Шапочка.

— Ой, — воскликнул Волк, — это потому, что мне пора в туалет! — схватил “Франкенштейна” под мышку и убежал в туалет.

Усталая Красная Шапочка подошла к книжной полке, взяла томик Ницше, уселась поудобней в бабушкино кресло у камина и под доносящиеся из туалета стоны Волка и звуки, похожие на выстрелы, углубилась в чтение того, что завещал Заратустра.

А Волк тем временем облегчился, но смыть старуху ему не удалось, так как она уперлась руками и ногами в фарфоровую чашу унитаза. Он плюнул на нее, хлопнул дверью и ушел к Красной Шапочке. Подошел Волк к девчушке, улегся у ее ног, под голову положил Мэри Шелли, и они стали обсуждать прочитанное.

— Не кажется ли тебе, мой друг, — обратился Волк к Красной Шапочке, — что Мэри Шелли и Фридрих Ницше, создав образы Сверхчеловека, испугались своих творений, которые принесли им мировую славу и бессмертие?

— Человечество вступает в новую эру, — согласно кивнула Красная Шапочка, — эру одиночества и осознания себя и своего могущества.

— Страшно! — Волк ближе пододвинулся к ногам Красной Шапочки. — Хочется обратно к Богу, как ребенку — к Маме!

— Но человек обречен, — Красная Шапочка успокаивающе почесала Волку за ухом. — Человек оторвался от естественных циклов мирного сосуществования с природой и человечество разделилось на Сверхчеловеков и на потребителей благополучия.

Раздался стук в дверь.

— Кто там? — спросила Красная Шапочка.

— Сантехников вызывали?

— Да. Проходите, у нас канализация засорилась, — пригласила сантехников Красная Шапочка.

Сантехники прочистили канализацию, выпили по рюмочке бабушкиной вишневой наливочки и ушли.

А Красная Шапочка и Серый Волк стали жить-поживать и добра наживать. Жили они долго и счастливо и умерли в один день. От нервного истощения и голода.

 

Братт Гримм:

Вот спасибки, гражданин начальник, отгрузил так отгрузил! Вот можешь же, когда хочешь!

Дальман:

Да не хочу я ничего! Просто ты достал со своим сексуальным аспектом либидо, а людям просто кушать хочется! И чинопочитания, гражданин начальник.

Kurfürst:

Паапрашу! Это кому чинопочитания хочется? И опять вы об этой децибильной девчушке! Щас я вам устрою курсы чинопочитания, чтобы прекратили все эти разговоры о красных шапках! Ну, послушай, Дальман, зачем ты Волка голодом моришь, а Шапку пичкаешь своими философскими экзерсисами? И почему вы все идете на поводу у сексуального маньяка — Братта нашего?

Гервинус:

Я пытался установить в процессе диспута гендерное равновесие J, но наше сообщество не готово еще к такому интеллектуальному прорыву L.

Цахариэ:

Kurfürst, выдайте Гервинусу, пожалуйста, Орден голубой прокладки за отлично усвоенный урок чинопочитания L

Братт Гримм:

По-моему, Курфюрст в паре с Гервинусом LL склоняют нас к стиранию граней между полами J♂J♀

Альбрехт:

Братт, а как ты относишься к свободе выбора пола?

Цахариэ:

Или свободе выбора почитания?

Братт Гримм:

Было бы кого почитать, так я и на полу не против JJ

Kurfürst:

Все уволены, кроме Волка!!!!!!

 

Глава 3. ЯКОБ И Вильгельм гримм

 

“Ну и что теперь делать с этим дурацким Волком? Спит, гад, под дверью на коврике, тихо так спит, жрать не просит. Это скверно: еще чего доброго сожрет с голодухи престарелую мышь Микки. Надо бы дать ему чего-нибудь почитать. Что он там читал у бабушки? Кажется, “Франкенштейна”, — Курфюрст подошел к книжным стеллажам. — Эх, нет у меня теперь Мери Шелли… Ему, наверное, интересно будет что-нибудь об искусственном интеллекте, о роботах… Айзенка, Чапека? О! Я ж распечатал недавно Майринка, бабушка просила… Где же он?... вроде, бабушка еще не забирала распечатку… Ага, “Голем” — вот он!”

Курфюрст вышел в прихожую, где на коврике под дверью, тихонько посапывая, свернувшись калачиком, спал Волк.

— Во-олк! Хочешь почитать? — ласково спросил Курфюрст и погладил Волка по голове.

Волк открыл глаза:

— А что у тебя?

— Да вот, распечатка “Голема” Майринка, — Курфюрст показал Волку толстую пачку листов формата А4.

— Ух, ты! Давно мечтал! — Волк радостно завилял хвостом и выпучил глаза.

— Слушай, Волк, почему у тебя такие большие глаза? — спросил Курфюрст.

— Ой, — воскликнул Волк, — это потому что мне пора в туалет! — Волк выхватил “Голема” у Курфюрста, сунул его под мышку и убежал в туалет.

“Итерация…” — вспомнил Курфюрст диспут с Вебером и поплелся на кухню, заварил кофе, укусил яблоко, но есть его передумал. С чашкой кофе в руке и яблоком во рту пошел в кабинет. Престарелая мышь Микки умывалась и чухала себе облезлое пузико. Курфюрст поставил чашку с кофе на стол возле компьютера, надкусил наконец яблоко, надел четырехугольную пурпурную шапочку, отделанную горностаем, подошел к мыши и кинул ей откушенный кусочек яблока. “Если сдохнешь, будет грустно!” — вздохнул тяжко и протяжно. Пошел к столу, включил компьютер и запустил интернетовский браузер. В Форуме стояла ночная на редкость тишь. Курфюрст решился оживить Форум новой жертвой:

“Brüder Grimm?”

Kurfürst:

В те достославные времена в Германии произошел небывалый взрыв рождаемости. В высшем свете стало очень модно заводить близнецов, поэтому Братья Гримм родились близнецами. Когда их мать, великосветская львица и супруга известного придворного адвоката, разрешалась от тяжкого бремени, шел дождь, хотя за окном была зимняя пора. Уже в те стародавние времена первые ласточки глобального потепления порой ознаменовывались территориально-климатическими флуктуациями, которые впоследствии ученые грядущих веков со скрупулезной тщательностью научной педантичности начнут фиксировать в базах данных глобальных компьютеров, а о результатах своих наблюдений будут оповещать через средства массовой информации малообразованную, но с перманентным остервенением жаждущую знаний общественность. Эти бесконечные дожди свели в могилу молодого, неокрепшего после родов, отца близнецов. Матери же братьев было не до них, у нее было дел по горло в светских кругах местного бомонда, поэтому детенышей взяла на воспитание бездетная, но богатая тетка со сварливым характером. Тетка отдала их в учение в Марбургский университет с твердым намерением дать им юридическое образование для практической деятельности по примеру безвремено покинувшего их отца. Братья, действительно, со вниманием слушали лекции на юридическом факультете, активно занимались изучением права, но природные наклонности стали сказываться (с детства любили мальчуганы удирать в дремучие леса Верхней и Нижней Саксонии, где они занимались сбором грибов и фольклора) и повлекли их в совершенно иную сферу познаний. Все досуги свои, в тайне от тетки, они стали посвящать изучению немецкой литературы, а в особенности — фольклора. Старуха умерла, так и не прочитав ни одной сказки Братьев Гримм. Братья были настолько привязаны друг к другу, что даже влюбились в одну девушку и женились на ней, чтобы никогда не расставаться. Эта девушка нарожала им кучу детей. Так возник древний род Братьев Гримм, который до наших дней бережно хранит традиции своих ученых предков, собирая по крупице сказки, мифы и легенды народов мира.

Братт Гримм:

А я горжусь своей прапрапрабабкой!

Вебер:

Ты уверен, что ты правильно посчитал “пра”?

Цахариэ:

Пора, другг Братт, заняться генеалогическим древом, а ты все таскаешься в глобале в поисках всякого пипловского словоблудия.

Братт Гримм:

Но-но! Не позволю! Это древняя традиция нашего рода — посвятить жизнь поискам глобального мифа.

Эвальд:

Братья Якоб и Вильгельм Гримм родились в Ханау, под Франкфуртом-на-Майне: Якоб — 4 января 1785 года, Вильгельм — 24 февраля 1786 года. Окончив среднюю школу в Касселе, поступили на юридический факультет Марбургского университета. В 1808 году Якоб стал личным библиотекарем Жерома Бонапарта, тогдашнего короля Вестфалии, а восемь лет спустя был назначен вторым библиотекарем в Кассель, в ту же библиотеку, где его брат служил секретарем. Здесь они работали до 1829 года, отдавая свободное время филологии и собиранию волшебных сказок и легенд. В 1830 братья начали преподавать в Геттингенском университете, однако в 1837 году были уволены, подписав протест университетской профессуры против ущемления конституции курфюрстом Ганноверским. В 1840 году новый прусский король Фридрих Вильгельм IV назначил братьев членами Берлинской академии наук. С 1841 года братья Гримм — профессора Берлинского университета и члены Прусской Академии наук. Близкие к немецким романтикам, братья Гримм опубликовали средневековые тексты: “О старонемецком майстергезанге” (1811), “Цветник роз” (1836), “Бедный Генрих” (1815), “Рейнеке-Лис” (1834), исследование “Германские героические сказания” (1829). Большой заслугой братьев явились издания: “Детские и семейные сказки” и “Немецкие предания”, обогатившие немецкую и мировую литературу. Братья Гримм настаивали на точной записи текстов сказок, стремясь сохранить своеобразие народной фантазии и языка устного повествования. В примечаниях к сказкам исследователи приводили многочисленные параллели из фольклора европейских народов. В духе своих романтических идей они объясняли сходство сюжетов наличием общего “прамифа”— общим наследием от единого предка. Для изучения истории немецкого языка особое значение имели лингвистические работы Якоба Гримма “История немецкого языка” и “Немецкая грамматика”.

Братт Гримм:

И опять мои подозрения падают на нашего многоуважаемого Курфюрста!

Альбрехт:

Ну-ка, ну-ка, ответь-ка нам, дружище Курфюрст, а где ты был в 1837 году?

Kurfürst:

По-моему, для разговоров обо мне имеется спецтема в Форуме. Не смею вас больше задерживать в данной теме!

 

Курфюрст прислушался к странным звукам, напоминающим то отдаленное завывание ветра, то отдаленные раскаты грома, которые доносились из туалета, посмотрел на мышь: она после сытного завтрака завалилась спать. “Да-а-а, стареет подруга: больше спит и меньше прыгает”, — с грустью констатировал факт коммуникативной отрешенности престарелой мыши Микки. Вспомнилось, как в былые годы гонялся за ней по дому, когда она умудрялась выпрыгнуть из своего жилища. И с небывалой решимостью открыл новую тему:

“При дворе Людовика XIV царил полный бардак”

Гервинус:

Я тут на днях читал хвалебную статью этому самому четырнадцатому Людовику. Мол, благодаря небывалому мужеству этого короля, патриотически озабоченного благом своего народа, медицинские науки во Франции при его правлении необычайно спрогрессировали. Он предоставил себя своим лейб-медикам в качестве лабораторной мыши: ему рвали зубы вместе с нёбом, резали анус напропалую, а он, знай себе, правил страной и оплодотворял милашек-придворных дам.

Kurfürst:

А за мышь ты ответишь!!!

Цахариэ:

А я хочу предложить подтему: “Жизнь во Франции времен Людовика XIV проходила под знаком восславления короля”. Жива еще традиция воспевания Короля-Солнца! Крепкую основу заложил придворный академик Шэ Перро! Предлагаю Братту написать Оду в честь нашего Курфюрста в новом дидактическом стиле J

Братт Гримм:

Сам пиши, у тебя уже отработан и стиль, и слог!

Эвальд:

А ведь и тут не обошлось без брата-близнеца! Модно было в ту пору в высшем свете Франции заводить в доме близнецов JJ

12 января 1628 года в одном из богатых парижских домов на свет появились близнецы, их назвали Франсуа и Шарль. Вместе им суждено было прожить только шесть месяцев — через полгода малютка Франсуа умер. Ученые утверждают, что между близнецами до конца жизни существует незримая связь, прервать которую может только смерть хотя бы одного из них, но при этом смерть одного из них даже в самом раннем возрасте становится глубокой травмой для второго. Исследователи творчества Перро полагают, что с ним произошло что-то подобное: мальчик рос замкнутым, косноязычным, скованным, испытывал трудности в общении со сверстниками. Родители не питали иллюзий, что из Шарля вырастет что-нибудь путное, они даже считали младшего сына не совсем нормальным.

Альбрехт:

И вот, что характерно: зачатую детство значимых для развития культуры и науки людей проходило под знаком некоей умственной неполноценности, которую уже в детстве обнаруживали ближайшие родственники L

Гервинус:

Я тебе скажу больше: даже ближайшие друзья и коллеги зачастую не въезжают в осознание мощи и глубины интеллекта ближнего своего.

Цахариэ:

Бедный Альбрехт!

Альбрехт:

А дай вам, интеллектуалам, волю, так вы ж начнете напропалую усугублять народные массы в лице пипла! А в обществе еще надо уметь жить! Вот пожили бы вы при дворе четырнадцати Людовиков, так я бы на вас посмотрел, как бы вы запели!

Kurfürst:

Спасибки, друг, вручаю тебе Орден розовой удавки! Усвоил-таки мой урок свободомыслия! Ну не умеют еще коллеги ценить дарованных им мною свобод!

Гервинус:

А я так думаю, что для раскрытия внутренних резервов нужен внешний толчок, а затем внутренний прорыв. Вот Шарль Перро сформировал себя как личность, когда набил однокашникам морды за издевательства над другом.

До тринадцати лет колледж Бовэ был для Шарля сплошным кошмаром: дополнительные часы занятий, учителя, пытающиеся выдавить из него хоть один внятный ответ. Здесь у него не было друзей, разве что такой же, как и он, Борэн — толстяк-изгой, которому приходилось даже хуже, чем Шарлю. И если одноклассники боялись задевать Шарля, потому что за ним в школу приезжали на шикарной карете парочка дюжих лакеев, то Борэну доставалось за двоих. Однажды промозглым парижским утром трое подростков толкнули Борэна в лужу и с некрываемым удовольствием начали макать его лицом в грязь. При виде этого безобразного зрелища Шарль не смог сдержать праведного гнева и бросился на негодяев с дикой яростью: он кусал их за носы, царапал им щеки, бил по чем попадя, выдирал волосы, не помня себя от гнева и ненависти. Обидчики, которые принадлежали к знатнейшим дворянским фамилиям Франции, не знали, как себя вести в подобной ситуации, они не привыкли, чтобы им давали отпор. На следующее утро произошло чудо — впервые за пять лет Шарль вызвался сам ответить урок и под изумленными взглядами учителя и одноклассников без запинки на прекрасной латыни пересказал огромный отрывок из Плутарха!

Вебер:

А я не вижу ничего удивительного в проявлении агрессии у Шарля: он ее проявил еще в младенческом возрасте, когда избавился от братика-близнеца J А родственники не поняли этого проявления мощного психологического потенциала малыша в силу присущей им традиционности мышления.

Гервинус:

После мордобоя жизнь Шарля круто изменилась. Он стал как все: школа, университет, адвокатская карьера, которой он предпочел-таки карьеру придворного академика.

Приблизительно в 25 лет Шарль начал писать поэмы, некоторые из них он посвящал королю. Судя по всему, поэмы были талантливые и молодого юриста не преминули заметить при дворе. Министр финансов Фуке (как говорили тогда, генеральный контролер финансов), пригласил Шарля Перро на работу в министерство. Что удивительно — вскоре Фуке попал в опалу и был арестован, а Перро, несмотря на это, удалось удержаться при дворе, и он стал первым секретарем Кольбера, который сменил Фуке на посту министра финансов. Он-то и оценил по достоинству таланты Шарля. Кольбер создал “Бюро славы короля”, задачей которого было прославлять Короля-Солнце, изображать его наместником Бога на земле, вызывающим страх и восхищение. Кольбер предложил возглавить это “Бюро славы” Шарлю Перро. Пятнадцать лет великий сказочник сочинял девизы и лозунги для триумфальных арок и гобеленов. В своих мемуарах он писал: “Замечу только, что все девизы принадлежат мне. Я действительно имел талант к придумыванию девизов и думаю, что за пятнадцать лет я один их сочинил столько, сколько все остальные вместе взятые”.

Kurfürst:

А слабо сочинить слоган в честь меня?! Объявляю конкурс! Все участники получат денежное вспомоществование в размере 99 франков.

Эвальд:

Не отвлекайтесь по мелочам от сути, уважаемый коллега.

В 1696 году в журнале “Галантный Меркурий” анонимно была напечатана сказка “Красавица в спящем лесу”, в 1697 году в одном из парижских издательств вышла книга “Сказки матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с моральными поучениями”, куда вошли “Спящая красавица”, “Синяя Борода”, “Кот в сапогах”, “Красная Шапочка”, “Золушка, или Хрустальная туфелька”, “Рике с хохолком”, “Мальчик-с-пальчик”. Автором этой книги был некий Пьер д’Арманкур. Сборник имел сногсшибательный успех! В книжной лавке Клода Барбена не закрывались двери: каждый день хозяин лавки продавал от 20 до 50 книг. Продажа такого количества сборников лишь в одном магазине даже не снилась никому из авторов современных детских бестселлеров! Книгу сказок пришлось издавать трижды в течение года — это был беспрецедентный случай в истории книгопечатания Франции.

Цахариэ:

А чего это вдруг академик так низко пал: начал писать сказочки? Мода такая была, что ли, хотел встрять в майнстрим или прославиться в веках?

Вебер:

А где конкретная инфа о том, что это были сказки Шарля Перро?

Эвальд:

Дадада, не стоит забывать о сыне — Пьере Перро—д’Арманкуре L

К тому времени, когда были написаны первые сказки, Пьеру уже было 19 лет. По мнению некоторых исследователей творчества Шарля Перро, он сам написал эту книгу для того, чтобы прославить сына в качестве литератора и помочь ему сделать карьеру при дворе. Так и произошло: Пьер Перро преподнес юной принцессе Орлеанской, племяннице Людовика XIV, посвященную ей книгу сказок, получил дворянский титул и вошел в круг близких друзей принцессы. Однако через полгода в уличной драке он заколол шпагой своего ровесника Гийома Колля, сына столяра. Здесь нужно пояснить, что смерть простолюдина от дворянской шпаги не считалось убийством на дуэли, это был аморальный поступок, который, однако, карался законом. Пьер оказался в тюрьме, и дорога ко двору ему была закрыта навсегда. Богатство Перро в Париже было притчей во языцех, и мать убитого прекрасно зная, кто был отцом Пьера, затеяла судебный процесс. Использовав все свои связи и деньги, Шарль Перро с большим трудом сумел освободить сына из тюрьмы и, чтобы он не натворил еще чего-нибудь, купил ему чин лейтенанта в королевском полку. Едва попав на фронт, Пьер Перро был убит. Но что удивительно: после его смерти не было написано ни одной сказки под именем Пьера д’Арманкура, да и в мемуарах самого Шарля Перро нет ни слова о том, кто же на самом деле является автором этих сказок.

Гервинус:

А, по-моему, Шарль жутко не любил родственников, начиная с брата-близнеца и заканчивая сыном, и как мог, избавлялся от них L.

Эвальд:

А знаете ли вы, что: “Первый вариант сказки “Красная Шапочка” был забракован цензурой кардинала Ришелье. В цвете невинного головного убора маленькой девочки он усмотрел политический намек на кардинальскую шапку и мантию. Кроме того, героиня первой сказки Перро была чересчур уж вредной, и у читателя возникало ощущение, что съели девчонку вполне справедливо. Это тоже вызвало определенные подозрения у Ришелье. Шарль Перро быстренько, чтобы не навлечь на себя гнев власть предержащих, переделал сказку и окончил ее счастливым избавлением бабушки и внучки”.

Цахариэ:

Интересно, что по поводу такой редактуры в угоду цензуре сказал Пьер?

Братт Гримм:

А мне гораздо интереснее, что думает об этой интересной истории наш уважаемый коллега Курфюрст?

Kurfürst:

Мда, уважаемые коллеги, вы прекрасно освоили современный стиль обработки инфы для фастбука. Развивайте эту ветвь, и пипл потянется к вам своими грубыми мозолистыми пятками. Все, нет у меня уже ни времени, ни вдохновения, у меня тут Волк, кажется, облегчился, надо быть начеку.

 

В кабинет вошел Волк, явно удовлетворенный посещением туалета, и влез со всеми своими лапами и хвостом в кресло.

— Вот скажи, Курфюрст, в чем смысл жизни? — тихо спросил он, глядя искоса на аквариум с престарелой мышью Микки.

— Я тебя сразу предупреждаю, Волк, мышь — не для жрачки! — строго, но очень тихо и членораздельно ответил Курфюрст.

— А не кажется ли тебе, мой друг, что для людей жизнь — большое физиологическое ощущение мира, наполненное поводами для зависти, и не более того? А я вот сокрушил физиологические барьеры, я насыщаюсь информационным нектаром!

— Не друг я тебе! — Курфюрст от злости на себя сорвал с головы четырехугольную пурпурную шапочку, отороченную горностаем, и запустил ею в висящий над компьютером герб своего древнего, но все еще не угасшего рода.

 

Полный текст в бумажной версии